Как богатыри на Москву ходили [СИ] - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

пошёл по всей земле великой

о красоте её дикой:

то ли птица Забавушка, то ли дева?

Но видели, как летела

она над златыми церквями

да махала руками-крылами.

Мы царю челобитную били:

— Голубушку чуть не прибили.

Приструни, Николаша, бабу,

над церквами летать не надо!

Государь отвечал на это:

— Наложил на полёты б я вето,

да как же бабе прикажешь?

Осерчает, потом не ляжешь

с ней в супружеско ложе,

она же тебя и сгложет.

Вот так и текли нескладно

дела в государстве. Ладно

было только за морем,

но и там брехали: «Мы в горе!»

Впрочем, и у нас всё налаживалось.

Забава летать отваживалась

не над златыми церквями,

а близёхонькими лесами.

Обернётся в лебедя белого

и кружит, кружит. «Ух смелая! —

дивились на пашне крестьяне. —

Мы б так хотели и сами.»

Но им летать бояре запрещали;

розгами, плетью стращали

и говорили строго:

— Побойтесь, холопы, бога!

Холопы бога привычны бояться,

он не давал им браться

ни за топор, ни за палку.

Вот и ходи, не алкай,

да спину гни ниже и ниже.

Не нами, то бишь, насижен

род купеческий, барский,

княжий род и конечно, царский.

Нет, оно то оно — оно!

Но если есть в светлице окно,

то сиганёт в него баба, как кошка,

полетает ведьмой немножко,

да домой непременно вернётся.

А что делать то остаётся

мужу старому? Ждать

да в супружеском ложе вздыхать.

Ну вот и забрезжил рассвет,

а её проклятой всё нет.

Кряхтит Николай, одевается,

на царски дела сбирается

да поругивает жену:

— Не пущу её боле одну!

Ну «пущу не пущу» на то царска воля.

А наша мужицка доля:

по горкам бегать,

царевну брехать.

Но в руки та не даётся.

Поди, ведьмой над нами смеётся,

сидя где-нибудь под кусточком?

Оббегали мы все кочки,

но не сыскали девку.

Царь зовёт бояр на спевку

да спрашивает строго:

— Где моя недотрога?

— Никак нет, — говорим. — Не знаем.

Чёрта послали, шукает.

Пир затеяли, ждём чёрта.

Тот пришёл через год: «До чёрта

в лесу ёлок колючих и елей!»

Бояре выпили с горя, поели

да песни запели протяжные.

Посол грамоту пишет бумажную

на заставушку богатырскую:

«Так и так, мол, силу Добрынскую

нам испытать бы надо.

Пропала царская отрада,

Забава Путятична легкомысленна.

Долеталась птичечка, видимо.

Приходи, Добрынюшка, до Москвы-реки,

деву-лебедь ты поищи, спаси.»

Точка, подпись стоит Николашина,

а кто писарь, не спрашивай!

Свистнули голубка могучего самого,

на хвост повесили грамотку сальную

и до Киева-града спровадили.

Чёрт хмельной говорил: «Не надо бы!»

Но дело сделано, сотоварищи.

Пока голубь летел до градищи,

мы по болотам рыскали,

русалок за титьки тискали

да допрашивали их строго:

— Где царская недотрога?

Результат на выходе был отрицательный:

русалки плодились, и богоматери,

на иконках не помогали.

Малыши русалочьи подрастали

и шли дружиной на огороды:

— Хотим здесь обустроить болото!

От вестей таких мы заскучали,

пили, ели, Добрынюшку ждали,

а отцовство признавать не хотели:

дескать, зачатие не в постели.

Николай хотел было рехнуться,

но квасу выпил, в молодого обернулся

и издал такой указ:

— На русалок, мужик, не лазь!

К водяному тоже не стоит соваться,

а с детями родными грех драться.

А посему, дружину русалочью вяжем

(войско царское обяжем),

на корабелы чёрные сажаем

да по рекам могучим сплавляем

до самого синего океана,

там их в пучину морскую окунаем,

и пущай живут на дне, как челядь.

Делать нечего, оковушки надели

на водяных и русалок,

в трюмы несчастных затолкали,

да спустили по Москве-реке и далее.

И больше не видали мы

ни корабел наших чёрных,

ни русалок, ни водяных, ни чёрта.

Корабельщиков до дому ждать устали,

а потом рукой махнули и слагали

былины, да сказки об этом.

А 1113-ым летом

Добрыня пришёл, не запылился,

пыль столбом стояла, матерился:

— Говорите, вы тут бабу потеряли

Забаву свет Путятичну? Слыхали.

Князь Владимир в Киеве гневится,

племянница она ему, а вам царица.

Ну ладно, горе ваше я поправлю,

найду ту ведьму или навью,

которая украла лебедь-птицу.

Нам ли с нечистью ни биться!

Глава 2. Добрыня Никитич едет на поиски царицы

И после пира почётного

(не отправлять же Добрыню голодного),

опосля застолий могучих,

пошёл богатырь, как туча,

на леса, на поля, на болота:

— Ну держись этот кто-то,

вор, разбойник, паскуда!

Я еду покуда.

А пока былинный ехал,

ворон чёрный не брехал,

наблюдая с вершины сосны:

в какую же сторону шли

богатырские ноги

в сафьяновой обуви?

И взмахнув крылом,

полетел не к себе в дом,

а на Сорочинскую гору,

до самого дальнего бору.

Там в глубокой пещере,

за каменной дверью

сидит змей Горыныч о семи головах,

семи жар во ртах,

два волшебных крыла и лапы:

дев красных хапать!

Как нахапается дев,

так и тянет их во чрев,

переварит и опять на охоту.

На земле было б больше народу,

если б не этот змей.

А сколько он сжёг кораблей!

Но это история долгая.

Царица Забава невольная

в подземелье у змея томится.

Горыныч добычей гордится,

обхаживает Путятичну,

замуж зовёт, поглаживает,

кормит яблочками наливными

да булочками заварными,

а где их ворует, не сказывает.

Забавушка животине отказывает,

замуж идти не хочет.

Змей судьбу плохую пророчит

на всю Рассею могучую:

— Спалю дотла! Получше ты

подумай, девица, да крепко.

Зачем тебе надо это?

Ни изб, ни детей, ни пехоты,

ни торговли купчей, охоты.

Лишь пустое выжженное поле.

От татар вам мало что ли горя?

А пока Забава раздумывала,

чёрный ворон клюнул его,

дракона злого, за ухо:

— И на тебя нашлась проруха —

удалой Добрынюшка едет,

буйной головушкой бредит:

зарублю ту ведьму или навью,

что украла племянницу княжью!

Сощурился Горыныч, усмехнулся,

в бабу Ягу обернулся:

— Коли хочет Никитич бабу,

значит, с Ягой поладит, —

и юркнул в тёмны леса.

Добрыню же кобыла несла

да говорила:

— Чую, хозяин, я силу

нечистую, вон в том лесочке.

— Но, пошла! — богатырь по кочкам

в сторону прёт другую,

не на гору Сорочинскую, а в гнилую

сахалинскую гиблую долину,

где я, как писатель, сгину

и никто меня не найдёт.

Вот туда конь Добрыню несёт.

Глава 3. Змей Горыныч заманивает Добрыню на Сахалин

Ай леса в той долине тёмные,

но звери там ходят гордые,

непокорные, на